Екатерина ШАКШИНА, 30 ноября 2016

В фильме Эльдара РЯЗАНОВА «Гараж» между персонажами Ольги ОСТРОУМОВОЙ и Игоря КОСТОЛЕВСКОГО происходит такой диалог: «А вы кто по профессии?» — «Филолог. Занимаюсь современной русской сатирой» — «Как можно заниматься тем, чего нет?!»

Эти реплики припомнил в самом начале разговора за круглым столом в Ельцин Центре (ул. Б. Ельцина, 3) ведущий встречи — киновед, член Российской академии кинематографических искусств Вячеслав ШМЫРОВ. Ведь сама тема нашей общей беседы 28 ноября предполагала обсуждение как раз того, чего нет: цензуру в кино. В обмене мнениями участвовали: доцент УрФУ, кандидат искусствоведения, арт-директор Международного фестиваля-практикума «Кинопроба» Лилия НЕМЧЕНКО; журналист, писатель, автор книги о Борисе ЕЛЬЦИНЕ в серии «Жизнь замечательных людей» Борис МИНАЕВ; председатель Свердловской региональной организации Союза кинематографистов РФ, кинорежиссёр Владимир МАКЕРАНЕЦ; организатор музыкальных фестивалей, продюсер Евгений ГОРЕНБУРГ; два режиссёра — Наталья МЕЩАНИНОВА и Павел РУМИНОВ. Подавали реплики, соглашались и возражали заинтересованные зрители, собравшиеся в аудитории образовательного центра. Но в основном — слушали.

Обидеть зрителя может каждый…

Запрет на цензуру в Российской Федерации закреплён Основным законом государства. В главе 2-й «Права и свободы человека и гражданина», 29-й статье, в пункте 5-м написано: «Цензура запрещается». Казалось бы, о чём тут дискутировать? Тем не менее «козой» цензурной рогатки то и дело стращают художников. Да не просто берут на испуг, а разнообразными средствами организовывают недопуск к публике или срыв спектакля, концерта, скандал на выставке. И эта практика распространяется повсеместно и очень шумно.

Группы обиженных и оскорблённых (безнравственностью, богохульством, русофобией, бесстыдством и т. д.) энтузиастов, зачастую даже не видя оскорбившее их искусство, яростно протестуют с обращением во властные инстанции — выдавая своё мнение за мнение общественности (как минимум), народа российского (как максимум). Недавними примерами могут «похвастаться» и областные центры, и столицы: Новосибирск (запрет постановки оперы «Тангейзер»), Санкт-Петербург (попытка сорвать гастрольные спектакли «Сатирикона» Константина РАЙКИНА, «атаки» на Малый драматический театр под руководством Льва ДОДИНА), Москва (погром на выставке скульптора Вадима СИДУРА в Манеже, скандал на фотовыставке в Медиа-арт-музее, выходки «зрителей» на концерте Андрея МАКАРЕВИЧА…)

Лишь немногие «цензоры»-волонтёры были привлечены к ответственности. А месяц назад в Омске по требованию «активистов» отменили показ постановки «Иисус Христос — суперзвезда» петербургского театра «Рок-опера» — спохватились, что называется.

Запретный плод и запрет — оба «сладкие»

«Что это, «историческая» преемственность советских времён?» — размышляли участники круглого стола. Здесь каждому было что вспомнить. И «стартовую» подготовку столичного журналиста перед командировкой в регион — кого конкретно можно критиковать, а кого не надо. И непременное «литование» текстов перед выступлениями рок-музыкантов… Да и тот самый рязановский фильм «Гараж», который чуть ли не каждую неделю теперь показывают по разным телеканалам, а в год выхода он шёл в Москве «вторым экраном» по рекомендации кинематографического и прочего начальства.

Участники круглого стола отметили, что растущий энтузиазм групп добровольных «цензоров» — одно из проявлений, во-первых, некой гибридности запретов, которые можно применить и так, и эдак; во-вторых, признак инфантильности тех, кто требует, чтобы их защищали от воздействия «чуждого» искусства. Зритель свободен выбирать из множества произведений, что смотреть, слушать, читать, а что нет. Но волонтёру-«цензору» не хочется выбирать, а хочется запрещать, таким образом проявить себя, свою группу, «засветиться» в СМИ — своеобразный PR-ход.

Зрительская аудитория круглого стола. Фото: Любови КАБАЛИНОВОЙ, Президентский центр Б. Н. Ельцина.

Есть закон о запрете цензуры, но есть и «сито» — нормативные акты о выдаче прокатного удостоверения фильму. Это опять-таки решают государственные органы во главе с Министерством культуры РФ. Фильм не получает прокатного удостоверения, и всё. Он обречён исключительно на фестивальные показы (что установленной норме не соответствует, но «по-тихому» не запрещено), на закрытые и прочие спецпоказы. Или есть ещё такая формулировка: «ограниченный показ». Однако сейчас проще: фильм можно посмотреть в Интернете. Интернетная судьба практически ни один запрещённый фильм не минует, и он всё же находит своего зрителя. Зрители запретное ищут.

На грани нервного срыва

Четыре фильма, которые вошли в кинопрограмму Ельцин Центра (с 27 по 29 ноября) «Кино и цензура: фильмы на грани нервного срыва» и были показаны здесь на большом экране, можно найти в Сети и посмотреть дома на мониторе. Это «Деточки» Дмитрия АСТРАХАНА (2012 г.). Наш Астрахан (был режиссёром Свердловского ТЮЗа), которого любят за добрые-милые-славные фильмы («Ты у меня одна», «Всё будет хорошо», «Леди на день» и т. д.) «вдруг» снял жёсткий фильм о современных детях-мстителях. «Таких детей в Российской Федерации нет!» — на этом основании фильм был допущен лишь к пресловутому ограниченному показу. Оказалось, что есть: недавнее доказательство — трагические события в Псковской области с участием двоих подростков и полиции. Современная антиутопия (норма или патология?) обернулась реальностью.

Фильм Натальи Мещаниновой «Комбинат «Надежда» был показан три года назад на екатеринбургском Международном фестивале-практикуме киношкол как игровой дебют известной документалистки. А потом «проблемой фильма» (не сути его, а закрытости для зрителя) стало использование ненормативной лексики. На разговор о проблеме дозволенного в отражении интимной сферы на экране вызвал фильм Павла Руминова «Машина любви». Он, кстати, был в программе специальных показов нынешнего Московского международного кинофестиваля (ну кто же скажет его президенту Никите МИХАЛКОВУ «Низ-зя!»?). Режиссёр Владимир МИРЗОЕВ в своём фильме «Её звали Муму» обратился к современным политическим реалиям и уже одним этим нагнал страху. Эти четыре фильма были своеобразным фоном разговора за круглым столом — не только о цензуре в кино, не только о кино.

НЕзапиканное

Наталья Мещанинова объяснила своё принципиальное нежелание «запикать» в фильме высказывания героев, что настойчиво ей предлагали:

— «Запиканное» на экране предстало бы куда более непристойным, чем мат. Замена аутентичности повседневной речи этих персонажей была бы просто неправдой. Но так совпало, что чуть ли не день в день с обсуждением вопроса о прокатном удостоверении фильму вступил в силу закон о запрете ненормативной лексики в произведениях искусства, принятый Госдумой. И вопрос о прокате перестал быть актуальным.

В ответ одна из участниц беседы из аудитории высказала предложение — с юмором и всерьёз:

— Может быть, провести очередную реформу русского языка — ненормативное легализовать и сделать нормой? Да, это аутентичный русский разговор с давних пор. Когда после окончания УПИ в 1960-х я пришла на производство, то ни разу не слышала, чтобы рабочий сказал другому металлургу: «Положи деталь в печь». Говорил иначе, и вот вы смеётесь — догадались, как. При том, что дома я ничего подобного не слышала, самое крепкое папино выражение: «Дьявольщина!» Хочу, чтобы мои внуки выросли интеллигентными, культурными людьми. Но поверьте, дети, которых кто-то так старается уберечь от мата на экране, в спектакле, «плохое» не берут из искусства, не в кинозале, они легко найдут его в других местах.

Павел Руминов считает, что выходки групп «активистов», которые то и дело происходят у театров, в выставочных залах, не стоит принимать всерьёз, до тех пор, конечно, пока они не приносят материального и физического ущерба (бывает!) А от морального ущерба оградиться просто — игнорировать.

— Эта их «цензура» — материал для нейробиологического исследования. Я снимал и буду снимать то, что считаю необходимым, без оглядки на добровольных оскорблённых «цензоров». Всевозможные запреты для художников имелись и имеются не только в России, и как-то находится выход. Знаменитый «Кодекс Хейса», запрещавший на экране поцелуй длительностью более нескольких секунд, парадоксально «позволил» Альфреду ХИЧКОКУ снять замечательный эпизод. Быстро прервав поцелуй персонажей, он велел актёрам идти к окну, и этот их проход оказался великолепным, наполнившим кадр состоянием героев больше, чем длящийся поцелуй.

Кодекс честности

Правда, «Кодекс Хейса» был отменён в Голливуде, в США ещё в 1960-х, не потому что пришёл разгул безнравственности, а потому что стало понятным, что для создания честного, волнующего кино эти ограничения — помеха. Сегодня у нас поговаривают о российском аналоге этого «кодекса», хотя давно введены возрастные рейтинги, и здесь вступает в действие ответственность и вкус родителей.

Об ответственности художника говорил Владимир Макеранец. О том, что каждый автор, чувствуя эту ответственность, имея собственные моральные табу, определяет для себя границы дозволенного — сам определяет, без цензоров, оставаясь перед самим собой честным.

Владимир МАКЕРАНЕЦ и Евгений ГОРЕНБУРГ. Фото: Любови КАБАЛИНОВОЙ, Президентский центр Б. Н. Ельцина.

Наталья Мещанинова поделилась в ответ историей. На недавнем фестивале дебютантов кино состоялся подобный разговор о цензуре. Выпускники ВГИКа и Высших курсов сценаристов и режиссёров — молодые московские ребята — чуть ли не в голос заявили, что цензура нужна. Откуда, мол, мы узнаем, что можно, что нельзя. Снимем что-нибудь не то, и фильм не выпустят на экран. То есть заранее просят:

«Поставьте меня в угол, пожалуйста! На горох, на соль…»

Поразительно, что дебютанты уже заранее отказываются от личного кодекса честности и ответственности, являют готовность быть послушными, и главное, чтобы для них «большие» определили границы дозволенного. Так удобнее. Но при чём здесь искусство?

Евгений Горенбург отметил, что разговор о том, что является искусством, а что нет, нужна ли здесь цензура, может продолжаться бесконечно. И он прав, поскольку оспаривать бесконечность самого искусства, а стало быть, и его восприятия, невозможно. Но в этом конкретном разговоре в Ельцин Центре мы вспомнили старые «болячки», обернувшиеся новыми болевыми симптомами. И, хотя ПУШКИН в этом разговоре не участвовал, пусть выступит Александр Сергеевич post factum круглого стола:

«Ты сам свой высший суд; Всех строже оценить умеешь ты свой труд. Ты им доволен ли, взыскательный художник?»

Последние два слова в обращении — оба главные: и взыскательный, и художник. Кстати, от современных активистов и Пушкин не уберёгся. Настаивали, чтобы в «Сказке о попе и его работнике Балде» заменили попа на купца.

Ольга Колпакова: «Иногда я начинаю скучать по цензуре» Надежда БАЯНДИНА, 15 сентября 2015

«На Роскомнадзор вся страна должна работать!» Только тогда удастся установить контроль за Рунетом, иронизируют уральские айтишники Евгений СУСОРОВ, 1 августа 2014